Апрель

 

О каком-то чуде слышу.

Все твердят о нём.

Прикорнул апрель под крышей

мягким воробьём.

 

Он-то знает, знает точно

таинства весны –

ведь проклюнуться листочки

до утра должны.

 

Я сама сегодня ночью

видела тайком,

как весна кормила почки

лунным молоком.

 

 

 

В горах

 

Не на рыжих пляжах

южных городов –

загорать мы ляжем

на пески снегов.

 

Здесь лыжня, как речка,

палки – два весла.

Я для этой встречи

на вершину шла.

 

Не спешит, вёсны,

подожди, январь,

капает сквозь сосны

солнечный янтарь.

 

Я, закрыв, ресницы,

умоляю лес:

дай же мне напиться

из ковша небес!

 

 

 

В деревне

 

Всех я в доме замучила,

все зовут вечерять  –

мне б сидеть до полуночи

да стихи сочинять.

 

Бродит где-то за озером

сонный крик дергача,

но уж чудится прозелень

в черноте кедрача.

 

И заря свои волосы –

золотую кудель –

сквозь рассветные полосы

принесла на постель.

 

И усну я под окнами

глубоко-глубоко,

и приснится в подойнике,

как туман, молоко.

 

 

 

***

 

Сквозь сплетение узора

процедился свет луны.

И откинутая штора

всколыхнулась  у спины.

 

Затопила подоконник,

разлилась волос река,

белым лебедем в затоне

по стеклу плывёт рука.

 

 

 

***

 

Я глаз от тебя не прячу,

и ты от меня не прячь.

Волос твоих лунную пряжу

мне нравится в сумерках прясть.

 

И нет ничего дороже,

чем взгляд твой, печально чист.

Так с веткой расстаться не может

уже отзвеневший лист.

 

 

 

Снег

 

Самый-самый дорогой

снежный мех

опускается на всё

и на всех.

 

Отозвался холодком

чей-то смех,

звонкой россыпью упавший

на снег.

 

Я под белые ковры

прячу след,

собираю, как цветы,

лунный свет.

 

А рука у тишины

так мягка,

расстилает, расстилает

меха.

 

 

 

Звёзды

 

Звёзды, светлым росчерком

падая в траву,

пишут лёгким почерком

вечности хвалу.

 

Или одиночество

навсегда презрев,

мчатся тёмной ночью

мгле наперерез.

 

А иные звёзды

умирают так:

стынут камни-слёзы

на немых щеках.

 

И с утра до вечера

миллиарды лет

пополняют вечную

армию планет.

 

Пусть хранят планеты

прошлого следы,

ведь планета – это

вещный свет звезды.

 

 

 

Сосульки

 

По сосульке скатилась звезда

звонкой каплей в пространство ладоней.

затаись – и услышишь тогда

зарожденье весенних симфоний.

 

Это – фа,

Это – звонкое ре.

 Соловей. Ледяные растенья,

что растут у меня на дворе

и питаются светом и тенью.

 

Этот миг, как короткое ми,

этот всплеск, как у арфы Орфея.

Эту полную чашу прими,

выпей звонкие ночи апреля.

 

Колдовское, живое стекло.

Как по грани ночного сиянья,

сколько звёзд по сосулькам стекло

в голубые ладони молчанья!

 

 

 

***

 

Сосновый разлился свет.

И снится мне сон в бессонницу,

что мы сочинили рассвет,

как в сказке, ещё без солнца.

 

Идём по краям тропы,

без тени влюблённости – внешне,

и оба совсем глупы,

и оба боимся нежности.

 

Забудь мой лесной пожар,

его и не было словно.

Но чуточку будет жаль,

что я  у тебя не целована.

 

Когда-нибудь, в час тишины,

ты вспомнишь о прошлой лунности.

Как были друг другу нужны

две наши шальные юности!

 

И снова у милых губ

сойдутся морщинки безгрешности,

и будешь ты так же глуп

и так же бояться нежности.

 

 

 

***

 

На улицах царят дожди.

По стёклам ходит влажный шелест.

Возьми перо, свечу зажги,

писать дождём – такая прелесть!

 

Открой окно, подставь ладонь –

собьются капли стайкой дружной,

и будет маленький огонь

над маленькой плескаться лужей.

 

Не выходи сегодня в сад –

на улицах дожди царят.

 

 

 

***

 

Вешние ветры умчали,

пышно сирень отцвела.

Песню протяжной печали

кто-то завёл у окна.

 

Выйди из сумрачных комнат,

сядь на ступеньку крыльца.

Или тебе незнакомым

кажется голос певца?

 

Ниточки грусти сплетая

в этот нехитрый напев,

сей, тишина золотая,

в души опасный посев.

 

 

 

Женщина в окне

 

Ты могла бы быть такой красивой,

пересилив скованность плеча,

если бы ты косы распустила

да забыла тайную печаль.

 

Как девчонка, весело и просто

побежала в поле по заре

и ромашки ветреною горстью

разбросала щедро по земле…

 

Но была в тебе другая сила –

бабою задумчивой, одна,

ты тихонько косы распустила

и, вздохнув, присела у окна.

 

Я тебя увидела, как в раме,

и, от удивленья отступив,

вспомнила девчонку на поляне –

отзвучавший вспомнила мотив.

 

 

 

***

 

Одиноко, одиноко

в чёрном пологе пути.

Может, счастье недалёко,

да боится подойти.

 

Опустились звёзды в очи,

тихо теплится лицо,

и луна – на пальце ночи

обручальное кольцо.

 

Да не вздрагивать плечами

там, где нет моей вины –

я с печалью повенчалась

в синем храме тишины.

 

 

 

***

 

Ах, осиновая осень,

обосененная синь!

Что-то в осени от сосен,

что-то в мире от осин.

 

Эта вечность обновленья,

буйство позднее весны,

поколений повторенье –

как иголки у сосны.

 

Я не вечный, не сосновый,

я осенний зябкий куст.

Жду весны, как жизни новой,

Только  с виду слаб и пуст.

 

Я совсем, как эта осень,

межберёзовая синь –

самоутвержденье сосен

над прозрачностью осин.

 

 

 

***

 

Не пишется, не любится.

Колодец пуст.

Забудется, забудется

проклятье уст.

Бесцельное кружение,

всё уже круг.

Да здравствует крушение

надежд и мук!

Пустынной жуткой улицей

достичь угла

и у ворот ссутулиться,

как тень у глаз.

И надо мной, где плещется

волос река,

взойдёт туманным месяцем

твоя рука.

Взойдёт – и не опустится

к моей тоске.

…Я маленькое устьице

твоей реке.

Не пишется, не любится,

печаль крепка.

Когда она забудется –

твоя рука?

 

 

 

***

 

Мне не спится в эту полночь.

Просто верится в добро.

Расплескалось, светом полно,

голубое серебро.

 

Уж не трогает до дрожи

истин колкая трава:

словно лунные дорожки,

рассыпаются слова.

 

 

 

***

 

А листья всё стекают и стекают

со светлых тополиных куполов,

и бредит осень жёлтыми стихами,

бросая людям листопады слов.

 

Иду в тебя – стихи твои подслушать,

иду к тебе, чтоб позабыть себя

и бережно, не расплескав жемчужин,

надеть на шею ниточку дождя.

 

 

 

***

 

Прилетел недобрый ветер

из далёкой стороны.

Догорает на рассвете

голубой костёр луны.

Догорает.

        Догораю.

Пепла утренний туман

осторожно собираю

в свой берёзовый стакан.

 

 

 

Осень

 

Дожди, снега… Когда-то это было –

совсем недавно, может быть, вчера

хмельная осень плакала и выла

в бессильи у потухшего костра

своей листвы. Шальная осень, что же

ты ждёшь? Чего тебе сегодня жаль?

Неужто и тебя в холодной дрожи

схоронит под сугробами февраль?

Не надо дум. Они, как чьи-то души,

живут во мне и силятся взлететь,

им, может, тоже нестерпимо душно

в плену томиться, на ветру гореть.

Не плачь о нашей осени убогой.

Чему судьба гореть  – давай, гори!

Мы все живём за пазухой у Бога

и греем руки от одной зари.

Продлись, продлись, предзимнее молчанье!

Уже не осень – осень умерла.

Но медлит над пустыми кедрачами

зима расправить белые крыла.

Чтоб дальше жить, забыть ли всё, что было?

Чтоб накалиться, надо ли остыть?

Ах, просто  я, наверно, разлюбила.

А может, не успела полюбить.

 

 

 

***

 

Этот плен не вечен

жалкого уюта…

Всё запутал вечер,

всё решило утро.

 

Можно ль отогреться

ото всех ознобов?

Ухожу по рельсам,

по хребтам сугробов.

 

В край иду промозглый,

в мир людей таёжных,

чтоб прекрасно мёрзнуть

у костров дорожных.